Массивный толстый том, пожелтевшие от времени страницы, твердый знак в конце слов, буква "ять" и латинская "i"... Величественные слова текста: "На границахъ восточнаго и западнаго Туркестана... возвышается... гигантскiй горный узелъ, отъ котораго расходятся... величайшiе горные хребты..." Откроем обложку: "Типографiя Императорской Академiи Наукъ. Дозволено цензурою. С.-Петербургъ, 3-го марта 1899 года."

Возьмем теперь энциклопедию: "Гедин Свен Андерс (1865-1952), швед. путешественник. Исследовал Тибет, Синьцзян, Монголию, Вост. Туркестан (1893-1935)." Всего одна строчка, а как много в ней мы делаем для себя открытий. Во-первых, этот "древний" исследователь в тоже самое время почти наш современник. Потом, как же приворожил его "Восточный Туркестан": попав туда впервые в 1893 г., на протяжении 40 с лишним лет он снова и снова возвращался эту страну иссушенных солнцем и холодом высокогорных пустынь и покрытых вечными снегами гигантских гор! Ну и наконец, как он был молод, когда сделал свое первое путешествие: ему было тогда всего около 30 лет. Впрочем, вообще в те времена люди жили стремительно: как тут не вспомнить еще одного исследователя великих гор Средней Азии, Алексея Павловича Федченко *).

Вернемся, однако, к путешествию Свена Гедина. Молодой швед был тепло встречен в Петербурге как императорской администрацией, так и самыми выдающимися представителями русской географической науки. "Оглядываясь назад на совершенное мною путешествие, я вижу целый ряд русских военных, ученых и частных лиц, перед которыми нахожусь в неоплатном долгу благодарности. Министерства Иностранных дел и Военное оказали мне с самого же начала столько сердечной и реальной помощи... Мне предоставили возможность нанять себе на службу русских казаков, беспошлинно ввести свой багаж в Россию... Ни одному русскому путешественнику не могло быть оказано большего содействия..., нежели мне. Повсюду меня встречали, точно я был русским подданным... В Императорском Географическом Обществе, членом которого я уже имел честь состоять, я также нашел покровителей и друзей."
Подъем по Исфайраме на юг, по северным склонам Алайского хребта выводит к перевалу Тенгиз-бай (3850 м), который зимой и в настоящее время чаще всего бывает непроходим, а во времена Гедина... "В ночь на 26 февраля мы послали 8 киргизов с заступами, топорами и кирками вперед проложить дорогу, а затем ранним утром выступил и караван. Около Кара-кии встретилось первое трудное место, где все еще возились наши киргизы, вырубая ступеньки во льду... Я... совсем изнемог. Поднялись мы на высоту 2850 м. Ночью дала себя знать "горная болезнь"; страшная головная боль и сердцебиение продолжались и весь следующий день..." При выходе на перевал "...снег... лежал в два метра глубины. В сугробах была протоптана узкая глубокая тропа; идти по ней было все равно, что по узкой перекладине через трясину. Один неверный шаг в сторону и лошадь совсем погружалась в снег..." Но и после перевала не было легче: более дня длился спуск по лавинным желобам и конусам выноса до Дараут-Кургана в Алайской долине. "Кто знает, что было бы с моим караваном, если бы мы вышли днем раньше и попали под лавину, или днем позже, и нас застал бы ураган."
После дневки в Дарауте 2 марта экспедиция продолжила путь на восток по Алайской долине. 6 марта они переправились через реку Кизыл-су и свернули на юг к склонам Заалайского хребта. Алай остался позади, впереди был Памир. "После десятичасового перехода мы сделали привал среди этого царства смерти и холода, где не видно ни былинки, ни следа жизни... Мороз стоял 26°... Поздно вечером была, наконец, разбита юрта... Только в час утра в лагере... водворилась тишина. Термометр показывал -32°... Набилось нас... как сельдей в боченок, и все-таки температура в юрте понизилась к утру до -24°..."

При подъеме на Заалай остановились на дневку в урочище Бордоба, где Гедин выполнил серию измерений толщины снежного покрова, подснежной температуры... "Утром 9 марта все мои киргизы пали на колена в снег, вознося Аллаху мольбы о счастливом перевале через опасный Кызыл-арт... Но мы счастливо достигли гребня (4271 м)... На самом перевале... киргизы мои опять упали на колени и возблагодарили Аллаха..." 11 и 12 марта экспедиция Гедина провела на льду огромного, 15-20 км в поперечнике, горько-соленого озера Кара-куль, лежащего к югу от Заалайского хребта. Именно Гедин впервые измерил эти изумляющие нас сейчас глубины озера (см. таблицу справа налево: толщина ледового покрова, температура воды на дне и глубина озера). И это на высоте 4000м и температурах до -30° ночью...
18 марта отряд Гедина спустился в широкую долину Мургаба... "В некотором расстоянии виднелось небольшое русское укрепление; на северо-западной башне развивался русский флаг "на крыше мира". Мы приблизились; 160 солдат и казаков выстроились на стене и приветствовали нас громким ура. Около ворот меня сердечно встретил комендант, капитан Зайцев с шестью офицерами." Это был самый передовой форпост Российской империи в Средней Азии нынешний город Мургаб в восточной части Горного Бадахшана, Таджикистан, тогда называвшийся Пост Памирский (см. на фото: юрта кочевников, разбитая около Поста; на верху холма видны стены укрепления и стоящие на них люди из гарнизона). "...Потом было подано горчащее туркестанское вино, и комендант торжественно провозгласил тост за короля Оскара. И, если где был выпит от души благодарственный бокал, и где-либо радость била так через край, так это именно здесь на "крыше мира", на высоте 3610 метров, вдали от шумного света, в сердце Азии!.."
Гедин позволил своему отряду блаженствовать в Посту Памирском до 7 апреля. "Отношения между офицерами и командой наилучшие. Тридцать человек солдат за отбытием срока службы должны были вернуться в Ош, и трогательно было видеть, как при прощании офицеры, по русскому обычаю, трижды целовались с каждым из уходивших нижних чинов. С ружьями на плече, с ранцами за спиною солдаты бодро отправились пешком в 45-ти мильный путь, через плато Памира, в теплую желанную Фергану." (в этом месте А.Я. Зайончковский заметил: "Отсюда до Ферганы только по прямой не менее трехсот километров будет" - С.К.)
Далее путь экспедиции лежал на северо-восток и восток к хребту Сарыкол. Этот, почти повсюду меридионального направления, горный кряж является политической границей между Таджикистаном и Китаем, а также отделяет Памир с его хребтами широтного простирания от почти меридиональных хребтов Кунь-Луня. "Из множества ведущих в китайский Памир перевалов я выбрал Джагатай, 4730 м высотой." Перевал был пройден 12 апреля, а на следующий день Гедин столкнулся с представителями китайских властей из близлежащих поселков Булун-куль и Тар-баши. Опасаясь, что иноземцы являются агентами русского царя, они навязали Гедину сложные переговоры, в которых ему мало помогали бумаги, полученные в Петербурге от тамошнего китайского посланника. В конце-концов Гедин получил разрешение, хоть и с ограничениями, на путешествие в Кашгар через район Музтаг-ата.. Однако, "...они давали мне знать о себе весь путь, запретив киргизам в этой области снабжать меня бараниной, топливом и другими необходимыми предметами."
Вскоре Гедин впервые увидел великие вершины китайского Памира: "Вокруг нас расстилался чудный вид. Прямо на восток, по другую сторону маленькаго озера Булюн-куля, виднелась мощная гора, окутанная вечным снегом. Это Ак-тау "Белая гора", северное продолжение Мустаг-аты. Налево от нее открывалась долина Гез, направо широкая долина Сары-кол." Та гора, которую Гедин здесь называет Ак-тау, сейчас носит название Конгур (7719 м). Это высшая точка расположенного к северу от массива Музтаг-ата Кашгарского хребта и всего Кунь-Луня. Слева на современном фото А. Ершова Конгур из поселка Субаши.
Пройдя мимо красивого горного озера Малый Кара-куль, Гедин остановился в маленькой крепости Субаши на высоте 3756 м ("Вооружение гарнизона Су-баши состоит из полдюжины английских и стольких же русских ружей и затем из луков и пик. С европейским оружием солдаты обращаются дурно, и оно обыкновенно в плохом состоянии. Я видел, как двое солдат, перепрыгивая через ручей, опирались на свои ружья, воткнутые дулами в грязное месиво. ...как сам комендант, так и весь гарнизон, день деньской ровно ничего не делают, только курят опиум, играют на деньги, едят, пьют и спят.") и начал готовиться к восхождению на Музтаг-ату: "Моим намерением было, если возможно, добраться до самой вершины горы и исследовать ее геологическое строение, ее ледяной покров и гигантские ледники... Поэтому мы снарядились, как в настоящй поход, решившись во что бы то ни стало одолеть великана. Мы положили подстерегать минуту, т. е. благоприятной погоды, в каком нибудь укромном местечке и тогда сразу взять его приступом. Решено было разбить третий лагерь на возможно большей высоте, а оттуда уже производить рекогносцировки и наступление... Что же касается киргизов в Субаши, то они менее пессимистически относились к подъему на Мустаг-ату, нежели их соплеменники на Памире. Все соглашались сопровождать меня и стараться до последнего, но думали все-таки, что экспедиция не удастся."

"Все" оказались правы, что неудивительно. Высота в 7,5 км все-таки была не по плечу для тех времен. 17 апреля живописный караван Гедина выступил из Субаши наверх. Кроме самого Гедина, "...состоял он из шести киргизов в теплых бараньих тулупах, с посохами в руках, девяти больших черных добродушных яков и двух баранов." Первый лагерь был разбит выше языка ледника на высоте 4439 м. В этих местах до них всего лишь однажды бывали люди: польский геолог К. Богданович в 1889 г. На следующий день погода заметно ухудшилась, но путешественники решили продолжать восхождение. На этот раз взяли всего трех яков киргизы шли пешком. Крутизна склона составляла 22-24°. Первый привал был сделан "...на высоте 4850 м, т.е. выше всех европейских гор." На высоте 5336 м на маленький отряд обрушился жестокий ураган. После нескольких часов ожидания они повернули вниз. Ураган продолжал бушевать все последующие дни, Гедина мучила сильнейшая офтальмия (снежная слепота), и после нескольких дней ожидания 25 апреля караван вернулся в Булун-куль. Гедин решил прервать на время исследование массива Музтаг-ата и долиной Гез-дарьи 1 мая пришел в Кашгар.
В июле экспедиция Гедина вновь вернулась к Музтаг-ате. После детального изучения ледников, стекающих с горы на север и запад, 6 августа Гедин повторил попытку восхождения. На этот раз к середине дня им удалось добраться до высоты 6300м. "Достали хлеб, чай, топливо, чтобы развести костер, но стоило нам взглянуть на еду, чтобы нас затошнило; так никто ничего и не взял в рот. Нас только мучила жажда, и мы все глотали снег; даже яки проглатывали большие комки. Вид с высоты 6300 м был поистине восхитительным и величественным. Нам открывалось, через хребет Сары-кол, все пространство до самого Заалайского хребта... в хребте Мус-таг, северном продолжении Мустаг-аты, есть несколько вершин, которые мало уступают самому "отцу ледяных гор"". Речь здесь идет о Кашгарском хребте, и его высшая точка, Конгур, на самом деле превышает Музтаг-ату более, чем на 150 м. "Мы стали держать военный совет. День клонился к концу, и становилось холодно (+0.7° в 4 ч. дня); киргизы были так изнурены, что не могли идти дальше; яки пыхтели, высунув языки; мы находились как раз у подошвы куполовидной возвышенности, которая постепенно переходит в плоскую макушку вершины." Здесь надо заметить, что, как хорошо видно на другой фотографии А. Ершова, западный склон Музтаг-аты разбит глубоким и широким ущельем, со стенами высотой до 400 м и шириной до 1 км, на северную и южную части. По дну ущелья стекает вниз ледник Ямбулак. Путь по южному борту ущелья Ямбулак выводит к главной вершине массива. Северная же часть склона ведет к более низкой Северной вершине. В своих первой и второй попытках восхождения Гедин поднимался именно к Северной вершине. "С грустью решился я вернуться, и мы быстро заскользили вниз по старым своим следам.". Гедин понял, что за один день дойти до вершины не удастся: "...единственно верным средством будет разделить экскурсию на два дневных перехода, переночевать в юрте первую ночь на значительной высоте, а на следующее утро со свежими яками и с легким багажом продолжать путь до вершины." Следующая, третья, попытка была предпринята 11 августа. "Нам предстояло подняться на высоту приблизительно 6000 метров, ночевать там, а на следующий день продолжать подъем и достигнуть возможно большей высоты. Поэтому мы брали с собой маленькую юрту, четыре больших связки терескена для топлива, шесты, веревки, топоры, тулупы и продовольствие; все это было навьючено на 9 сильных яков." На этот раз маршрут восхождения проходил по новому пути по южной части западного склона, справа по ходу от ледника Ямбулак и намного южнее современного маршрута. Припасы на два дня не потребовались: в первый же день восхождения, на высоте 5800 м, группа попала в зону трещин. Стали проваливаться яки, а затем и люди, с трудом удерживаясь на краях трещин. Было решено более не рисковать и спуститься.

Запасы экспедиции истощались, но прежде, чем уйти к Посту Памирскому за пополнением их, Гедин предпринял еще одну, четвертую, попытку восхождения по старому пути 18 апреля и 6 августа. 16 августа отряд начал новый подъем, имея запасов на два дня. На ночевку встали в той же самой наивысшей точке, которая была достигнута 6 августа, на высоте 6300 м. Выровняли площадку, поставили юрту, закрепили ее арканами на двух глыбах сланца, обнесли снежным валом. Развели в юрте костер (!) из терескена и ячьего помета и, страдая от едкого дыма, смогли отогреться. Огонь разжигали еще дважды за ночь, но каждый раз холод брал верх. Холод и горная болезнь... "Казалось конца не будет этой долгой, тяжелой ночи. Как мы ни ежились, упираясь коленами в самый подбородок, невозможно было сохранить теплоту тела... Никто глаз не сомкнул во всю ночь... Люди мои стонали, точно на ложе пытки, и не столько от холода, сколько от все усиливавшейся головной боли.". "Более величественного места стоянки у меня, однако, никогда не было... Я вышел из юрты прогуляться... Луна лила серебряный свет на наш лагерь и производила чисто фантастический эффект... Очарованный ею, я стоял, как прикованный. Никакое перо или кисть не в состоянии изобразить этой волшебной картины...". Следующий день начался мрачно: "Юго-западный ветер перешел почти в ураган, взвивал густые облака мелкого снега." Посопротивлявшись до полудня, Гедин отдал приказ к отступлению.
"Итак, я четыре раза неудачно пытался взойти на вершину Мустаг-аты, но не могу сказать, чтобы это было абсолютно невозможно... За крутым выступом, которого мы достигли 18 апреля, 6 и 16 августа, не виднелось никаких непреодолимых препятствий к подъему. Оттуда... можно добраться до северной вершины, однако, не самой высокой в группе Мустаг-аты, но соединяющейся с таковой отлогим гребнем. Между этими вершинами и под ними простирается огромное фирновое поле ледника Ямбулака... Во всяком случае, если хотят удачи, подъем должен начаться из долины Сары-кол от западной подошвы горы, т. е. с высоты 12000-13000 футов [3660-3960 м С.К.]; этот склон не так крут. Напротив, с востока, юга и севера гора прямо неприступна."
Больше Гедин к Музтаг-ате не возвращался. Но невозможно, однако, просто так закрыть и отложить в сторону этот, первый, том описания его путешествия. Заглавия не отпускают: "Глава XXI. В пустыню. Глава XXIII. Царство могильной тишины. Глава XXIV. Воды нет! Глава XXV. Караван распадается и гибнет. Глава XXVI. Пять суток пешком по бесконечным пескам. Вода. Спасены. Глава XXVI. Ислам-бай спасен." Углубившись в начале 1895 г. в пески пустыни Такла-Макан к востоку от Кашгара, Гедин попал в безводную зону. "Это была моя вина... я нес ответственность за все ужасные мгновения, за все страдания и муки и людей и животных моего каравана! ...сцена эта стояла перед моими глазами, и я не мог отделаться от нее, она давила меня кошмаром по ночам, не давала спать." Проводник экспедиции сильно недооценил расстояний, которые предстояло пройти. Колодцы оказались сухими... Подпись под рисунком справа гласит: "Люди с отчаянным напряжением роют колодезь в пустыне." От жажды и изнурения погибли двое из четырех местных киргизов, спутников Гедина. Погибли даже животные: собаки и 7 из 8 верблюдов каравана. Сам Гедин, оставив умирающий караван, в одиночку дошел до берега Хотан-дарьи, напился сам, набрал воды в свои, сделанные шведскими мастерами, походные сапоги, и в одних носках шагая обратно по пустыне, принес ее своему находившемуся в агонии спутнику. Чуть позже удалось спастись еще одному...

вверх